В гештальт-терапии сопротивлению уделяется сравнительно мало внимания. Если упоминание о сопротивлении и можно встретить в работах гештальт-терапевтов, то, преимущественно, в сравнении с психоанализом. Дж. Энрайт. выдвигает предположение, что «в гештальт-терапии нам не нужно это понятие, оно вносило бы путаницу в наше мышление». Правда, путём сравнения с психоанализом и в ходе ряда логических построений, доказывает, что сопротивление есть лишь умозрительная категория, определённый термин в системе различных подходов (психоанализ и гештальт-терапия) и терапевтов, эти подходы практикующих. При этом высказывает распространённую точку зрения, что в психоанализе сопротивление понимается, как нечто «плохое», что надо обязательно преодолевать. Исходя из данного определения, конечно, гештальтисты не признают такого сопротивления. Для них сопротивление не есть нечто чуждое Эго, а есть само проявление Эго – активное, творческое, приспосабливающееся. Перлз определяет сопротивление как «активное выражение жизнеспособности».
Вероятно, в практической работе существует гораздо меньше различий между направлениями, чем в теоретической полемике. Это можно видеть из описания сессий у Р. Гринсона, ортодоксального психоаналитика. Он подчёркивает, что важно не оценивать сопротивление как нечто «плохое», что необходимо ломать. «Сопротивление не является грехом, виной или слабостью пациента» (Р.Гринсон). В начале лечения Гринсон рекомендует заменять «специальное», по его мнению, слово сопротивление на «избегание», «увёртывание» и т.д. Основным в работе аналитика является анализ сопротивления, который в результате приводит пациента к осознанию своего поведения, что не противоречит гештальтистскому пониманию осознавания и цели гештальт-терапии. Другое дело, что в ортодоксальном психоанализе, анализ сопротивления есть только способ доступа к вытесненным воспоминаниям, которые и считаются причиной болезни. В гештальт-терапии само по себе осознавание является целительным и ведёт к распознаванию своих потребностей и принятию ответственности за их удовлетворение. Именно здесь мы и находим отличия гештальт-терапии, ориентированной не на причину, а на процесс.
Однако суть практической работы остаётся сходной. Интересно, что Р. Гринсон много внимания уделяет поддержке сопротивления (как сделал бы любой практикующий гештальт-терапевт). Например, в случае с пациенткой, которая, опасаясь ядерного взрыва, планировала свой переезд на запад, желая начать новую жизнь. Опасность войны для этой пациентки, являлась единственным осознанным мотивом для переезда и прекращения анализа. И только после признания Гринсоном реально существующей опасности такого рода, удалось перейти к дальнейшей работе с пациенткой о «неудавшейся жизни и несчастном замужестве и её страстном желании начать новую жизнь».
Поддержку сопротивления можно проиллюстрировать и описанием работы других терапевтов. Так, А. Лоуэн, не будучи ни гештальтистом, ни ортодоксальным психоаналитиком, описывает сессию с молодым человеком орального характера, который бессознательно считает, что мир обязан обеспечить ему жизнь. Самое большое, что здесь может сделать терапевт, полагает Лоуэн, это показать ему, что его желание неисполнимо. Но как? Лоуэн соглашается с тем, что молодого человека «обманули» и выписывает ему рецепт, в котором указывается, что предъявитель сего имеет право на жизнь и, что он может предъявить сей документ в любом банке США.
Эти примеры ещё раз доказывают, что существующая разница в понимании термина «сопротивление» носит, скорее, теоретический, а не практический характер.
Простое и практически важное определение сопротивления можно встретить у Дж. Кепнера: «Сопротивление – это любое изменение, которое мы хотим сделать или сделали бы, но, оказывается, не можем совершить. Существует что-то, что сопротивляется этому изменению». Если основной целью терапевтической работы считать приобретение новых способностей (О. Немиринский), то внутренние барьеры на этом пути можно назвать сопротивлениями, считая их проявлением жизненности человека.