«Разрешите мне жить»
Это была наша четвертая сессия. Л. обратилась ко мне с жалобами на низкий общий жизненный тонус, нежелание жить («я на транквилизаторах») «В моей жизни бывают периоды, когда я чувствую себя мультяшкой. Рисованой фигуркой из мультфильма». А главное — она не могла разрешить себе родить ребенка. Ей очень хотелось, она беременела и — шла и делала аборт. Так повторялось очень много раз. После этого приходило раскаяние, потом депрессия и ощущение себя «мультяшкой».
«Я хочу быть выслушанной, и не знаю, хочу ли я быть оцененной», — с тихим, но твердым предупреждением в голосе сказала она мне на первой сессии, и это было явным ограничением моей роли. Мне предлагалось побыть шкатулкой для хранения интимных писем.
Хорошо,- сказала я,- я это могу. Но что ты готова за это отдать».
Л. А что вы потребуете за это? — она была ошарашена тем, что я тоже могу выставлять условия. — Душу? Золото? Шубу?
И: Приятно чувствовать себя Мефистофелем, но пожалуй я ближе к Гобсеку — не даю в долг. Моя цена — это цена твоей свободы.
После такого патетического начала мы могли более свободно и прямо обсудить условия контракта.
Итак, четвертая сессия началась ее благодарностью мне, словами о том, что последнюю неделю она прожила на хорошем тонусе, которого у нее давно не было. Что теперь в ее жизни есть я (это меня особенно насторожило). И что она рассказывает обо мне подругам. Это было как бы признанием греха: она церковный функционер и обращение за помощью к кому-то кроме Господа ей нужно было скрывать. И еще — она решилась начать петь. Ей очень давно хотелось, но она не решалась «встать рядом со своими девочками» (воспитанницами) в регентской школе. Теперь она поет, и это что-то очень важное в ее жизни. Правда голоса своего она не слышит, но преподаватель все слышит и поправляет ее. Такая передача «слуха» своей жизни другому характерна для Анны. Мы обсуждали эту тему на предыдущей сессии. И поэтому я сразу пробую начать с конфронтации с ее пассивностью.
И: А тебе хотелось бы услышать свой голос?
Л: Не знаю. Я боюсь. Мне страшно, что я не смогу принять
свой звук.
И: Хорошо, давай ты попробуешь пропеть что-то и послушать
себя.
Она принимает предложение, долго готовится, потом издает «пробующий» звук. Протяжно, негромко пропевает «м-м-а-а». Я предлагаю ей повторить. Она как-то грустнеет во время звучания собственного голоса.
И: Как тебе твой звук?
Л: Нет, он мне не нравится.
И: Тебе приятнее, когда ты поешь вместе со всеми и не слышишь его.
Л: Да, тогда его можно «дорисовывать». Он кажется совсем другим.
И: Иллюзия красивее реальности.
Она действительно не принимает свой звук. Моя роль в принятии ее неприятия. Она погрустнела.
И: А какой звук соответствует твоему состоянию сейчас?
Она пропевает грустное «с-с-у-у», и вместе с ним как будто весь воздух выходит из ее груди, плечи сходятся, она сильно сутулится, сгибается.
И: Как тебе звук?
Л: Еще хуже. Он какой-то подвернутый. Не может длиться.
И: Как ты его подворачиваешь?
Л: Он сам подворачивается.
И: Чей это звук?
Л: Э… Я его выдыхаю всего.
И: Ты его полностью выдыхаешь. С ним можно обойтись как-то иначе?
Она погрузилась в свое «неприятие», пожила в нем, и теперь я пробую конфронтировать с ним.
Л: Не знаю. Попробую.
Она снова выдыхает «с-с-у-у» и вдруг на какой-то нижней точке набирает воздух и выныривает «а-а-а».
И: Что ты сделала?
Л: Я взяла воздух.
И: И как тебе твой звук?
Л: Ну, очевидно, что гораздо лучше. Но, хороший-плохой сейчас как-то неважно, вторично.
Она берет лист бумаги и рисует, как шел звук и где она «взяла» дополнительный воздух. Она описывает свое изменившееся состояние, ей стало лучше, она нашла энергию.
И: Что нового ты сделала?
Л: Я могу им управлять. Теперь он не пропадет просто так.
И: Похоже на то, что звук был самостоятельным. В тебе было что-то, чем ты не могла управлять. Он мог «сам» возникать и умолкать.
Л: Да. А теперь я — его хозяйка.
Слова звучат с каким-то сомнением.
И: И как тебе это?
Л: Чего-то не хватает… Да… Я жду одобрения от вас.
И: Что я должна одобрить?
Л: Вообще все, мой способ жизни, то, как я живу всегда.
В психоаналитической традиции это, наверное, называется позитивным материнским переносом.
И: Ты очень много от меня хочешь. Я не знаю, как ты живешь всегда. Я могу говорить только о том, что происходит здесь. И когда здесь происходит жизнь, то оценка становится для меня вторичной.
Я пробую обозначить реальный план отношений и тем самым конфронтирую с переносом, но соглашаюсь исполнить ее желание в рамках сессии и этим — поддерживаю перенос.
Обозначение границ ситуации дает ей смелость встретиться со своим страхом.
Л: Я как будто прошу разрешение на жизнь.
На ее глазах появляются слезы, она закрывает рот рукой на секунду.
Л: Ой, как страшно то, что я сейчас сказала. Я не знаю как теперь я смогу сдвинуться с места.
И: Что-то тебя очень пугает.
Л: Даже сам воздух.
И: Опиши подробнее свое состояние.
Л: На меня как будто доспехи надеты и забрало закрыто.
И: А твой звук будет слышен снаружи?
Л: Я не хочу, чтобы он был слышен.
И: Давай, ты попробуешь закрыть глаза и погрузиться в свои доспехи. Ты будешь там столько, сколько захочешь. Захочется открыть глаза — откроешь, не захочется — не откроешь.
Она закрыла глаза. Поза была напряженной, она сидела, обхватив руками живот, то ли поддерживая себя, то ли удерживая. Время молчания — долгое время. Потом она наклонилась вперед, опустила лицо в ладони, выпрямилась, открыла глаза и глубоко вздохнула.
Л: Можно воды?
Л: Сначала возник какой-то профиль, потом сгусток, а потом стала подниматься вода. Я ушла туда и мне не хотелось выныривать. А потом немножко захотелось. А потом сильно захотелось. А потом я вынырнула, а потом открыла глаза. Я прошла какой-то очень длинный путь. Хочется раздышаться.
И: Это что-то про разрешение жить?
Л: Да, и мне хочется кричать.
Она кричала. И сейчас ее голос был крепким и гораздо более бесстрашным.
Л: Это безумно интересно. (Пауза) Но это сейчас интересно, а там мне совсем не было так хорошо. Я не хочу туда обратно.
Она отвечает остаткам своего страха. Наша сессия подходила к концу.
Л: Но как я сейчас пойду? Просто надену шубу и пойду? Вы сейчас не запеленаете и не покачаете меня?
Она руками в воздухе заворачивает, качает ребенка и протягивает его мне. В самой веселой форме ее просьбы есть свидетельство ее движения от полюса переноса, восприятия меня через призму проекции, и от полюса реального одиночества, где я не способна войти в ее жизнь и помочь ей, к экватору наших настоящих отношений. В них — я не мама, но я рядом.
И: Ты хочешь мне его отдать? Но у меня уже есть двое своих. Сначала ты долго решала, разрешить ли себе жить. Потом только родившись, ты отдаешь себя мне?
Л: Нет! Какой ужас! Я не хочу никому его отдавать. Я не отдам его никому.
Это уже не тот ужас, когда нужно «разрешение на жизнь», это веселый ужас абсурда, который выпрыгивает на свет, когда оказывается, что то, что ты так долго искал, давно лежит в твоих руках.
И: А сегодняшний педсовет? С ним пойдешь?
Л: Да, пойду с ним везде.
«Я хочу быть выслушанной, и не знаю, хочу ли я быть оцененной», — с тихим, но твердым предупреждением в голосе сказала она мне на первой сессии, и это было явным ограничением моей роли. Мне предлагалось побыть шкатулкой для хранения интимных писем.
Хорошо,- сказала я,- я это могу. Но что ты готова за это отдать».
Л. А что вы потребуете за это? — она была ошарашена тем, что я тоже могу выставлять условия. — Душу? Золото? Шубу?
И: Приятно чувствовать себя Мефистофелем, но пожалуй я ближе к Гобсеку — не даю в долг. Моя цена — это цена твоей свободы.
После такого патетического начала мы могли более свободно и прямо обсудить условия контракта.
Итак, четвертая сессия началась ее благодарностью мне, словами о том, что последнюю неделю она прожила на хорошем тонусе, которого у нее давно не было. Что теперь в ее жизни есть я (это меня особенно насторожило). И что она рассказывает обо мне подругам. Это было как бы признанием греха: она церковный функционер и обращение за помощью к кому-то кроме Господа ей нужно было скрывать. И еще — она решилась начать петь. Ей очень давно хотелось, но она не решалась «встать рядом со своими девочками» (воспитанницами) в регентской школе. Теперь она поет, и это что-то очень важное в ее жизни. Правда голоса своего она не слышит, но преподаватель все слышит и поправляет ее. Такая передача «слуха» своей жизни другому характерна для Анны. Мы обсуждали эту тему на предыдущей сессии. И поэтому я сразу пробую начать с конфронтации с ее пассивностью.
И: А тебе хотелось бы услышать свой голос?
Л: Не знаю. Я боюсь. Мне страшно, что я не смогу принять
свой звук.
И: Хорошо, давай ты попробуешь пропеть что-то и послушать
себя.
Она принимает предложение, долго готовится, потом издает «пробующий» звук. Протяжно, негромко пропевает «м-м-а-а». Я предлагаю ей повторить. Она как-то грустнеет во время звучания собственного голоса.
И: Как тебе твой звук?
Л: Нет, он мне не нравится.
И: Тебе приятнее, когда ты поешь вместе со всеми и не слышишь его.
Л: Да, тогда его можно «дорисовывать». Он кажется совсем другим.
И: Иллюзия красивее реальности.
Она действительно не принимает свой звук. Моя роль в принятии ее неприятия. Она погрустнела.
И: А какой звук соответствует твоему состоянию сейчас?
Она пропевает грустное «с-с-у-у», и вместе с ним как будто весь воздух выходит из ее груди, плечи сходятся, она сильно сутулится, сгибается.
И: Как тебе звук?
Л: Еще хуже. Он какой-то подвернутый. Не может длиться.
И: Как ты его подворачиваешь?
Л: Он сам подворачивается.
И: Чей это звук?
Л: Э… Я его выдыхаю всего.
И: Ты его полностью выдыхаешь. С ним можно обойтись как-то иначе?
Она погрузилась в свое «неприятие», пожила в нем, и теперь я пробую конфронтировать с ним.
Л: Не знаю. Попробую.
Она снова выдыхает «с-с-у-у» и вдруг на какой-то нижней точке набирает воздух и выныривает «а-а-а».
И: Что ты сделала?
Л: Я взяла воздух.
И: И как тебе твой звук?
Л: Ну, очевидно, что гораздо лучше. Но, хороший-плохой сейчас как-то неважно, вторично.
Она берет лист бумаги и рисует, как шел звук и где она «взяла» дополнительный воздух. Она описывает свое изменившееся состояние, ей стало лучше, она нашла энергию.
И: Что нового ты сделала?
Л: Я могу им управлять. Теперь он не пропадет просто так.
И: Похоже на то, что звук был самостоятельным. В тебе было что-то, чем ты не могла управлять. Он мог «сам» возникать и умолкать.
Л: Да. А теперь я — его хозяйка.
Слова звучат с каким-то сомнением.
И: И как тебе это?
Л: Чего-то не хватает… Да… Я жду одобрения от вас.
И: Что я должна одобрить?
Л: Вообще все, мой способ жизни, то, как я живу всегда.
В психоаналитической традиции это, наверное, называется позитивным материнским переносом.
И: Ты очень много от меня хочешь. Я не знаю, как ты живешь всегда. Я могу говорить только о том, что происходит здесь. И когда здесь происходит жизнь, то оценка становится для меня вторичной.
Я пробую обозначить реальный план отношений и тем самым конфронтирую с переносом, но соглашаюсь исполнить ее желание в рамках сессии и этим — поддерживаю перенос.
Обозначение границ ситуации дает ей смелость встретиться со своим страхом.
Л: Я как будто прошу разрешение на жизнь.
На ее глазах появляются слезы, она закрывает рот рукой на секунду.
Л: Ой, как страшно то, что я сейчас сказала. Я не знаю как теперь я смогу сдвинуться с места.
И: Что-то тебя очень пугает.
Л: Даже сам воздух.
И: Опиши подробнее свое состояние.
Л: На меня как будто доспехи надеты и забрало закрыто.
И: А твой звук будет слышен снаружи?
Л: Я не хочу, чтобы он был слышен.
И: Давай, ты попробуешь закрыть глаза и погрузиться в свои доспехи. Ты будешь там столько, сколько захочешь. Захочется открыть глаза — откроешь, не захочется — не откроешь.
Она закрыла глаза. Поза была напряженной, она сидела, обхватив руками живот, то ли поддерживая себя, то ли удерживая. Время молчания — долгое время. Потом она наклонилась вперед, опустила лицо в ладони, выпрямилась, открыла глаза и глубоко вздохнула.
Л: Можно воды?
Л: Сначала возник какой-то профиль, потом сгусток, а потом стала подниматься вода. Я ушла туда и мне не хотелось выныривать. А потом немножко захотелось. А потом сильно захотелось. А потом я вынырнула, а потом открыла глаза. Я прошла какой-то очень длинный путь. Хочется раздышаться.
И: Это что-то про разрешение жить?
Л: Да, и мне хочется кричать.
Она кричала. И сейчас ее голос был крепким и гораздо более бесстрашным.
Л: Это безумно интересно. (Пауза) Но это сейчас интересно, а там мне совсем не было так хорошо. Я не хочу туда обратно.
Она отвечает остаткам своего страха. Наша сессия подходила к концу.
Л: Но как я сейчас пойду? Просто надену шубу и пойду? Вы сейчас не запеленаете и не покачаете меня?
Она руками в воздухе заворачивает, качает ребенка и протягивает его мне. В самой веселой форме ее просьбы есть свидетельство ее движения от полюса переноса, восприятия меня через призму проекции, и от полюса реального одиночества, где я не способна войти в ее жизнь и помочь ей, к экватору наших настоящих отношений. В них — я не мама, но я рядом.
И: Ты хочешь мне его отдать? Но у меня уже есть двое своих. Сначала ты долго решала, разрешить ли себе жить. Потом только родившись, ты отдаешь себя мне?
Л: Нет! Какой ужас! Я не хочу никому его отдавать. Я не отдам его никому.
Это уже не тот ужас, когда нужно «разрешение на жизнь», это веселый ужас абсурда, который выпрыгивает на свет, когда оказывается, что то, что ты так долго искал, давно лежит в твоих руках.
И: А сегодняшний педсовет? С ним пойдешь?
Л: Да, пойду с ним везде.
И.С. Захарян
1. Ефимкина Р.П., Горлова М.Ф. Психологическая инициация женщины.: Семейная психология и семейная терапия. Москва, 2000 год, №4.
2. Д. Пайнз Бессознательное использование своего тела женщиной. Спб., Б.С.К., 1997.
3. Ж.-М. Робин Гештальт-терапия. Москва., Эйдос, 1996.
4. К. Хорни. Психология женщины. В собр. Соч, т.1, Москва, изд-во Смысл, 1997.
5. Э Эриксон. Идентичность: юность и кризис. Москва, изд. «Прогресс». 1996.
6. К.-Г. Юнг Значение отца в судьбе отдельного человека. В сб.: Психоанализ детской сексуальности. СПб, Союз, 1998.
2. Д. Пайнз Бессознательное использование своего тела женщиной. Спб., Б.С.К., 1997.
3. Ж.-М. Робин Гештальт-терапия. Москва., Эйдос, 1996.
4. К. Хорни. Психология женщины. В собр. Соч, т.1, Москва, изд-во Смысл, 1997.
5. Э Эриксон. Идентичность: юность и кризис. Москва, изд. «Прогресс». 1996.
6. К.-Г. Юнг Значение отца в судьбе отдельного человека. В сб.: Психоанализ детской сексуальности. СПб, Союз, 1998.
Литература