О супервидении
В этом кратком сообщении я хотел бы наметить контуры теоретической модели супервидения — процесса, играющего важнейшую роль в профессиональном обучении психотерапевтов и в развитии профессиональных способностей зрелых практикующих специалистов.
Прежде всего надо сказать, что супервидение — это не рациональное консультирование терапевта и объяснение ему того, где он ошибся и как можно было работать по-другому. Если такая модель супервидения оправдывается задачами обучения, то, на мой взгляд, она привносит в это обучение не столько позитивный, сколько негативный эффект ученичества. Подлинное обучение не может строиться на интроецировании модели работы другого человека; как броско сказал Ф. Перлз, «обучение — это открытие» ( Перлз, 1998). Соответственно, оно должно опираться не на некритичное восприятие фигуры супервизора, а на творческие способности самого супервизируемого терапевта. В этом смысле процесс супервидения во многом похож на процесс терапии. Так же, как психотерапия является содействием личностному росту клиента, супервидение — это содействие профессиональному росту терапевта.
Супервидение иногда называют терапией терапевта. Действительно, ситуация супервидения и ситуация психотерапии во многом аналогичны, но с учетом тех границ, которые определяются задачами супервидения, — границ профессиональной жизни терапевта. И хотя иногда результатом супевидения является осознание терапевтом взаимосвязи своих личных проблем и профессиональных затруднений, на этом осознании супервидение как правило, и заканчивается. Со своими личными проблемами терапевту лучше идти к своему личному терапевту.
Однако вопрос об общности терапии и супервидения является более глубоким и существенным, чем это может показаться на первый взгляд. А именно: они обладают общей структурой.
Психотерапия как проживание возможна там, где возникает пересечение контекстов «там-и-тогда» и «здесь-и-теперь». Для терапевта «там-и-тогда» — это отношения клиента с другими людьми, в его, клиента, жизни. Контекст «здесь-и-теперь» — это отношения клиента и терапевта, то, что происходит в кабинете. Но для супервизора как раз то, что происходит между терапевтом и клиентом — это контекст «там-и-тогда», а то, что происходит между ним, — супервизором, — и терапевтом — это контекст «здесь-и-теперь». Зачем это пояснение?
Представим себе, что некоторый клиент приносит некоторую свою незавершенность (например, какую-то неудовлетворенную потребность) в кабинет терапевта. Терапевт либо помогает клиенту завершить этот опыт, либо ему это не очень удается. Последний случай связан, как правило, с тем, что терапевту не удается увидеть в своих отношениях с клиентом связь с проблемами этого клиента (увидеть «пересечение контекстов») и /или у терапевта возникает стойкий неосознаваемый (что важно!) контр-перенос, и тогда этот терапевт оказывается вовлеченным в стереотипный способ отношений клиента с людьми. Терапевт, простите за не слишком уместное слово, «заражается» от клиента той незавершенностью, которая содержится в сложившейся ситуации. И вот эту незавершенность терапевт и приносит к супервизору! Хотя излагать свои профессиональные затруднения он может разными словами, не всегда четко связанными с той незавершенностью, которую он получил в отношениях со своим клиентом.
Это позволяет сформулировать следующий тезис: если какая-то фигура (потребность, переживание и т.п.) переносится из контекста взаимодействия с клиентом в контекст взаимодействия с супервизором, то она, по-видимому, и будет непосредственно указывать на те потребности терапевта, которые в его профессиональной жизни оказываются фрустрированными.
Этот тезис одинаково приложим как к заочному супервидению, традиционно более частому при работе с практикующими терапевтами, так и к очному супервидению, которое чаще используется в обучающих тренинговых программах. Причем применительно к обоим видам супервидения мы можем предположить такую ситуацию, когда фигура, перенесенная в контекст отношений терапевт — супервизор (можно ради шутки назвать это «вторичным перенесением»), не встречает адекватного ответа супервизора; супервизор концентрируется на чем-то другом и затем неожиданно для себя обнаруживает себя «заразившимся» тем же, с чем пришел к нему его коллега. Он может, в свою очередь, пойти к своему супервизору или мучать тренинговую группу, в которой это все происходит. Рано или поздно «путешествие фигуры» (незавершенного опыта) должно закончиться, и в этом состоит одна из тактических целей супервидения. Иначе говоря, супервидение, кроме прочего, направлено на то, чтоьы терапевт был в состоянии принять следующего клиента. Из приведенных рассуждений, наверное ясно, что процесс супервидения имеет свои особенности (задачи данной статьи не позволяют мне подробно на них остановиться) и требует специального обучения, то есть «обученный терапевт» это еще не «обученный супервизор».
Требует своего рассмотрения также вопрос об уровнях супервидения. Я вполне согласен с идеей выделения трех уровней супервидения (Калитеевская, 1997) — центрированного на клиенте, центрированного на терапевте и центрированного на отношениях. Вместе с тем, можно заметить, что супевидение, центрированное на клиенте, то есть обсуждение с терапевтом, как клинические особенности данного клиента могут влиять на терапевтический процесс и тактику терапии, в гештальт-подходе носит вспомогательный характер, Это может являться частью обучения, но, строго говоря, так же относится к супервидению, как «консультирование» (ориентированное на здравый смысл) относится к «терапии» (ориентированной на проживание). «Центрированное на терапевте» супервидение, как уже упоминалось, имеет важное значение для осознания терапевтом взаимосвязей его проблем в профессональной и личной жизни, но в большинстве случаев его непродуктивно отрывать от рассмотрения отношений с клиентом. Именно супервидение, «центрированное на отношениях», может использовать важнейшее преимущество гештальт-подхода (преимущество, в котором с гештальт-терапией может поспорить лишь психоанализ) — опору на феномены поля (Робин, _.
Таким образом, супервидение предстает перед нами не как рациональное консультирование, а как холистический опыт, включающий в себя иррациональные компоненты. Соответственно сувервидение носит почти такой же интимно-личный характер как терапия. Здесь, однако, я хотел бы сделать оговорку. Стилевое отличие супервидения состоит в большем партнерстве, так как оба участника процесса являются коллегами. Хотя, как правило, супервизором является более опытный терапевт, не обязательно, чтобы он был в несколько раз более опытным и мудрым, чем супервизируемый. По выражению Жан-Мари Робина, супервизор — не супертерапевт, а другой терапевт, который находится вне поля взаимодействия терапевт — клиент. Это нахождение вне поля дает ему возможность видеть то, что часто не видно терапевту, находящемуся внутри поля и являющемуся частью этого поля. Вместе с тем, супервизор не является отстраненным наблюдателем, будучи частью более широкого поля (если дело происходит в тренинговой группе) или частью того поля взаимодействия, которое возникает между ним и супервизируемым.
Одна из важнейших тактических задач супервидения — это выбор фокуса, определение той «темы», вокруг которой будет разворачиваться взаимодействие терапевт — супервизор. Из уже приведенных рассуждений вытекает, что эта «тема» не может быть целиком определена произвольным выбором супервизора, это — то, что простраивается в процессе взаимодействия терапевта с супервизором. В этом заключается сложность супервизорской работы, в этом же, однако, ее креативность и источники реального содействия профессиональному росту терапевта.
Литература.
Р.S. Когда статья уже была написана, вышел сборник «Гештальт- 2000″ с подробным и вдумчивым эссе Елены Бурцевой «Размышляя о супервизии». Мне очень близка ее позиция, в особенности когда она пишет: «Иногда запрос терапевта выглядит как дилемма ( или-или)., в которой ни один из возможных вариантов полностью его не устраивает. Тогда можно построить супервизию как дополнение ложной альтернативы клиента, которая трансформировалась в ложную альтернативу терапевта. В этом случае супервизор помогает найти терапевту третью, более интегрированную позицию». Для этого супервизор в числе прочего, «помогает перенести новую интегрированную позицию из контекста супервизии на индивидуальный контекст клиента». Я бы сформулировал это так: » путешествующую фигуру» необходимо вернуть в пространство отношений терапевт — клиент.
Прежде всего надо сказать, что супервидение — это не рациональное консультирование терапевта и объяснение ему того, где он ошибся и как можно было работать по-другому. Если такая модель супервидения оправдывается задачами обучения, то, на мой взгляд, она привносит в это обучение не столько позитивный, сколько негативный эффект ученичества. Подлинное обучение не может строиться на интроецировании модели работы другого человека; как броско сказал Ф. Перлз, «обучение — это открытие» ( Перлз, 1998). Соответственно, оно должно опираться не на некритичное восприятие фигуры супервизора, а на творческие способности самого супервизируемого терапевта. В этом смысле процесс супервидения во многом похож на процесс терапии. Так же, как психотерапия является содействием личностному росту клиента, супервидение — это содействие профессиональному росту терапевта.
Супервидение иногда называют терапией терапевта. Действительно, ситуация супервидения и ситуация психотерапии во многом аналогичны, но с учетом тех границ, которые определяются задачами супервидения, — границ профессиональной жизни терапевта. И хотя иногда результатом супевидения является осознание терапевтом взаимосвязи своих личных проблем и профессиональных затруднений, на этом осознании супервидение как правило, и заканчивается. Со своими личными проблемами терапевту лучше идти к своему личному терапевту.
Однако вопрос об общности терапии и супервидения является более глубоким и существенным, чем это может показаться на первый взгляд. А именно: они обладают общей структурой.
Психотерапия как проживание возможна там, где возникает пересечение контекстов «там-и-тогда» и «здесь-и-теперь». Для терапевта «там-и-тогда» — это отношения клиента с другими людьми, в его, клиента, жизни. Контекст «здесь-и-теперь» — это отношения клиента и терапевта, то, что происходит в кабинете. Но для супервизора как раз то, что происходит между терапевтом и клиентом — это контекст «там-и-тогда», а то, что происходит между ним, — супервизором, — и терапевтом — это контекст «здесь-и-теперь». Зачем это пояснение?
Представим себе, что некоторый клиент приносит некоторую свою незавершенность (например, какую-то неудовлетворенную потребность) в кабинет терапевта. Терапевт либо помогает клиенту завершить этот опыт, либо ему это не очень удается. Последний случай связан, как правило, с тем, что терапевту не удается увидеть в своих отношениях с клиентом связь с проблемами этого клиента (увидеть «пересечение контекстов») и /или у терапевта возникает стойкий неосознаваемый (что важно!) контр-перенос, и тогда этот терапевт оказывается вовлеченным в стереотипный способ отношений клиента с людьми. Терапевт, простите за не слишком уместное слово, «заражается» от клиента той незавершенностью, которая содержится в сложившейся ситуации. И вот эту незавершенность терапевт и приносит к супервизору! Хотя излагать свои профессиональные затруднения он может разными словами, не всегда четко связанными с той незавершенностью, которую он получил в отношениях со своим клиентом.
Это позволяет сформулировать следующий тезис: если какая-то фигура (потребность, переживание и т.п.) переносится из контекста взаимодействия с клиентом в контекст взаимодействия с супервизором, то она, по-видимому, и будет непосредственно указывать на те потребности терапевта, которые в его профессиональной жизни оказываются фрустрированными.
Этот тезис одинаково приложим как к заочному супервидению, традиционно более частому при работе с практикующими терапевтами, так и к очному супервидению, которое чаще используется в обучающих тренинговых программах. Причем применительно к обоим видам супервидения мы можем предположить такую ситуацию, когда фигура, перенесенная в контекст отношений терапевт — супервизор (можно ради шутки назвать это «вторичным перенесением»), не встречает адекватного ответа супервизора; супервизор концентрируется на чем-то другом и затем неожиданно для себя обнаруживает себя «заразившимся» тем же, с чем пришел к нему его коллега. Он может, в свою очередь, пойти к своему супервизору или мучать тренинговую группу, в которой это все происходит. Рано или поздно «путешествие фигуры» (незавершенного опыта) должно закончиться, и в этом состоит одна из тактических целей супервидения. Иначе говоря, супервидение, кроме прочего, направлено на то, чтоьы терапевт был в состоянии принять следующего клиента. Из приведенных рассуждений, наверное ясно, что процесс супервидения имеет свои особенности (задачи данной статьи не позволяют мне подробно на них остановиться) и требует специального обучения, то есть «обученный терапевт» это еще не «обученный супервизор».
Требует своего рассмотрения также вопрос об уровнях супервидения. Я вполне согласен с идеей выделения трех уровней супервидения (Калитеевская, 1997) — центрированного на клиенте, центрированного на терапевте и центрированного на отношениях. Вместе с тем, можно заметить, что супевидение, центрированное на клиенте, то есть обсуждение с терапевтом, как клинические особенности данного клиента могут влиять на терапевтический процесс и тактику терапии, в гештальт-подходе носит вспомогательный характер, Это может являться частью обучения, но, строго говоря, так же относится к супервидению, как «консультирование» (ориентированное на здравый смысл) относится к «терапии» (ориентированной на проживание). «Центрированное на терапевте» супервидение, как уже упоминалось, имеет важное значение для осознания терапевтом взаимосвязей его проблем в профессональной и личной жизни, но в большинстве случаев его непродуктивно отрывать от рассмотрения отношений с клиентом. Именно супервидение, «центрированное на отношениях», может использовать важнейшее преимущество гештальт-подхода (преимущество, в котором с гештальт-терапией может поспорить лишь психоанализ) — опору на феномены поля (Робин, _.
Таким образом, супервидение предстает перед нами не как рациональное консультирование, а как холистический опыт, включающий в себя иррациональные компоненты. Соответственно сувервидение носит почти такой же интимно-личный характер как терапия. Здесь, однако, я хотел бы сделать оговорку. Стилевое отличие супервидения состоит в большем партнерстве, так как оба участника процесса являются коллегами. Хотя, как правило, супервизором является более опытный терапевт, не обязательно, чтобы он был в несколько раз более опытным и мудрым, чем супервизируемый. По выражению Жан-Мари Робина, супервизор — не супертерапевт, а другой терапевт, который находится вне поля взаимодействия терапевт — клиент. Это нахождение вне поля дает ему возможность видеть то, что часто не видно терапевту, находящемуся внутри поля и являющемуся частью этого поля. Вместе с тем, супервизор не является отстраненным наблюдателем, будучи частью более широкого поля (если дело происходит в тренинговой группе) или частью того поля взаимодействия, которое возникает между ним и супервизируемым.
Одна из важнейших тактических задач супервидения — это выбор фокуса, определение той «темы», вокруг которой будет разворачиваться взаимодействие терапевт — супервизор. Из уже приведенных рассуждений вытекает, что эта «тема» не может быть целиком определена произвольным выбором супервизора, это — то, что простраивается в процессе взаимодействия терапевта с супервизором. В этом заключается сложность супервизорской работы, в этом же, однако, ее креативность и источники реального содействия профессиональному росту терапевта.
Литература.
Р.S. Когда статья уже была написана, вышел сборник «Гештальт- 2000″ с подробным и вдумчивым эссе Елены Бурцевой «Размышляя о супервизии». Мне очень близка ее позиция, в особенности когда она пишет: «Иногда запрос терапевта выглядит как дилемма ( или-или)., в которой ни один из возможных вариантов полностью его не устраивает. Тогда можно построить супервизию как дополнение ложной альтернативы клиента, которая трансформировалась в ложную альтернативу терапевта. В этом случае супервизор помогает найти терапевту третью, более интегрированную позицию». Для этого супервизор в числе прочего, «помогает перенести новую интегрированную позицию из контекста супервизии на индивидуальный контекст клиента». Я бы сформулировал это так: » путешествующую фигуру» необходимо вернуть в пространство отношений терапевт — клиент.
О.В. Немиринский